Люк совсем забыл о собеседнике, но тут его речь прервал бодрый голос:
– Очевидно, потому что вам есть что сказать.
– Есть ли, Алекс? Вы правда так считаете? Вот я не уверен. Я не хочу заканчивать книгу, над которой сейчас работаю, потому что она недостаточно хороша, чтобы стать моим последним произведением. Самое желанное, что я могу представить, так это проснуться хоть раз с моим любовником, но этому не бывать, потому что я его скорее всего никогда не увижу. Иногда я прихожу на радио, а в голове совсем пусто. Я просто представляю, как произнесу через пару месяцев: "Волна "ВИЧ" – ваша станция для затемнения сознания по слабоумию от СПИДа! Двадцать пять минут тишины в час гарантированы!
Но я Лаш Рембо, и я отказываюсь замолчать и умереть. И я понапрасну трачу свои последние издыхания на треп о людях вроде вас, которые сделали нечто стоящее в этом мире. Я знаю, что мне этого не дано. Черт, наверное, из-за меня геев ненавидят еще больше. Так держать, дружище. Производи на свет отпрысков. Иначе кто-то сделает это за тебя, кто-то вырастит засран-цев, идиотов и психов. Если ты способен сотворить большее, то ты молодец в отличие от меня.
К черту! К черту все! Я ухожу.
Он отсоединил дозвонившегося, снял наушники и выключил микрофон. Сорен в ужасе уставился на него. Люку было плевать. Он чувствовал себя так, словно последние несколько лет в нем уживались две личности, а теперь они резко слились воедино. Насилие над мозгом получилось сродни анальному сексу без смазки. Он опустил веки и закрыл лицо руками.
– Люк? – произнес Сорен мягким, осторожным голосом. – Что случилось?
– Не знаю, – раздался хриплый гортанный ответ из пересушенного горла. – Я не могу больше этим заниматься. Парень прав. Я не хочу переделать мир, я просто хочу, чтобы он погиб вместе со мной.
– Тот парень не говорил, что...
– Я тебе это говорю.
Люк отодвинулся от радиостанции и встал. Закружилась голова, подкосились ноги. Сорен оказался достаточно близко, чтобы подхватить его, обвить грудь жилистыми руками, сжать ее крепко.
– Что ты мелешь, Люк? Ты правда больше не хочешь вести "ВИЧ"?
– Я не могу. – Люк положил голову Сорену на плечо. Сорен опустил его на стул, не выпуская из рук. – Я чертовски устал... я знаю, что мне не закончить книги... все, чего я хочу, это быть с Траном.
– Ты знаешь, что это невозможно.
– Но если я умру, не предприняв попытки, то я трус. Меня не терзают сожаления о содеянном. Я переживаю лишь о том, на что не решился.
– Понимаю. Но ты же пытался вернуть Трана, и это ни к чему не привело. Тебе нужно выполнить важную работу, Люк. Или ты хочешь провести остаток жизни в погоне за мечтой?
– Да.
– Так, значит, бросаешь станцию?
– Сорен... – Люк заметил, как у молодого напарника опустились плечи. "ВИЧ" была самой важной частью его существования. – Та группа поддержки, в которую ты ходишь. Там обсуждалась роль эмоций для больного человека?
– Конечно.
– За последние полгода я стал злее и совсем загнулся. Во мне словно ничего не осталось, кроме битого стекла и гнилых гвоздей. Я больше не хочу распространять это дерьмо. Только одна вещь способна сделать меня счастливым, и я попытаюсь заполучить ее. Или ты хочешь, чтобы я под конец захлебнулся в своей желчи просто из-за того, что она хорошо звучит с твоей пиратской радиостанции?
– Мне казалось, ты так же предан "ВИЧ", как и я. Думал, что ты расточаешь гнев себе на пользу. Ты один в ответе за свои эмоции, Лукас.
Люк знал, что это правда, но чуть не взорвался, чуть не закричал, что его эмоциональное состояние навязано химическими процессами и обстоятельствами. Однако это противоречило принципу свободной воли, которая оставляла надежду. Люк не мог понять, как превратился в столь жалкого плаксу.
– Ты во всем прав, – сказал он Сорену. – Прости, что огорчаю тебя, но я вынужден сделать этот шаг.
Сорен кивнул и стал складывать оборудование в картонную коробку. Люк не мог определить, насколько разозлил компаньона. Может, признание ошибок и извинения из уст Лукаса Рэнсома так удивили его, что он временно сдался.
Джонни Бодро слушал их разговор с палубы. Теперь он протиснул свое высокое тело в кабину и придвинул деревянный ящик к креслу Люка. Медленно свернул косяк с липкой зеленой марихуаной, которую вырастил на болоте кто-то из его немногочисленных друзей. Когда он зажег самокрутку, Люк заметил у уголка его рта новое пятнышко саркомы, темное, как синяк, в дрожащем свете спички.
Джонни выдохнул голубой дым и спросил:
– Вы тут правда решили прикрыть дело?
– Я этого не хочу, – сказал Сорен. – Но мы не можем работать без Люка. Он незаменим.
– Слава богу, мне всегда найдется замена.
– Ты это о чем?
– Вижу, не лучший момент, но я сам собрался в отставку. Не просто бросить лодку, а...
Он приставил к виску указательный палец, изображая пистолет.
– Почему именно сейчас? – спросил Люк.
– Ну... – Джонни на коленях сплел руки, белые и сильные, с тонкой, но неизменной полоской машинного масла под ногтями. – Два дня назад умер мой брат.
– Брат?.. – Сорен с Люком перебросились удивленными взглядами. – Мы не знали, что у тебя...
– Да, был брат. Этьен был намного старше меня. Когда-то жил со мной в родительском доме, но часто бывал в Новом Орлеане. – Джонни усмехнулся. – Во Французском квартале.
– Он был геем? – спросил Сорен.
– А почему, думаете, предки выставили нас из дома? У Сорена перехватило дыхание, а Люк спросил:
– Это он заразил тебя СПИДом?
– У меня, кроме него, никого не было.
– Он домогался тебя? – Снова голос Сорена. Джонни пожал плечами: