– Поиграй со мной, – прошептал я. – Я весь твой. Я нащупал левой рукой штопор, неуклюже взял его, проверил пальцем острый конец. Тело Джея было напряжено во всех местах, что касались меня. Я закинул вверх ноги и обхватил его ими так, чтобы руки Джея плотно прижимались к бокам. Он слишком изумился, чтобы сразу высвободиться. Стул отклонился назад и ударился о стол. Я прижал кончик штопора к пульсирующей вене на горле, прямо к тому месту, к которому он недавно прижимал свои смоченные в коньяке пальцы.
– Давай же, – прошипел я ему в ухо. – Давай поиграем в твою игру. Какой твой следующий ход?
Он попытался вытащить руку из-под моего колена, и я надавил штопором сильнее. На коже появилась красная капля, у меня учащенно забилось сердце. Алое поверх безупречной стали всегда вызывает у меня подобную реакцию. Джей замер.
– Чего ты хочешь?
Чего я хочу? С острым штопором у горла моя любовь не должна задавать тупых вопросов.
– А ты как думаешь? Забирай свои побрякушки – они мне не подходят!
– Побрякушки?
Я издал раздраженный стон и сделал так, чтобы наручники загремели о металлический каркас стула.
– А-а... эти.
Мои ноги до сих пор сковывали его руки, штопор лежал на яремной вене, а этот человек еще что-то обдумывал.
– Бьюсь об заклад, я смогу вырваться и выбежать из комнаты, пока ты не нанес смертельного удара. Что будешь делать потом?
– Поволоку за собой стул и прикончу тебя в углу.
– А что, если я скажу тебе, что у меня вон в том ящике пистолет?
Он дернул подбородком в сторону. Я не оторвал штопора, который начинал мне казаться смехотворным оружием. Ноги устали от неудобного положения, и я чувствовал себя пьянее, чем когда-либо.
– Я решу, что ты врешь, Джей. Ты не стрелок.
– Предлагаю пари. Ты готов поставить на это свою жизнь?
– Я поставил бы ее и на меньшее.
Мы уставились друг на друга, кипя от адреналина, горя от вожделения, в страхе шевельнуться. Я понял, что он наслаждается моментом так же, как и я.
– Хорошо, – наконец сказал Джей. – Отпусти меня. Я принесу ключ.
Я разжал ноги и медленно отнял от его горла штопор. У меня не было выбора, я не мог оставаться в столь ненадежном наклоненном положении ни минуты более. Передние ножки стула ударились об пол, и я заметил, как дрожат мышцы на бедрах.
Джей осторожно попятился, но не к ящику с пистолетом, а к холодильнику. Он задержался у сверкающего шкафа, пронзая меня холодным ясным взором. В такие моменты в глаза бросаются малейшие детали, и я заметил, что на дверце нет ни магнитов, ни наклеек с записками, ни фотографий... никаких безделушек. Как большинство поверхностей на кухне, она словно была недавно вымыта хлоркой.
Джей открыл холодильник и достал сверток в полиэтиленовом пакете. Положил его на стол и начал разворачивать, делая вид, что его ничуть не беспокоит штопор, который я не выпускаю из свободной руки. Он знал, что снова привлек мой интерес.
Не успел он снять обертку, как я угадал содержимое пакета. Я сам хранил и выбрасывал подобные свертки. Я знаю форму и вес человеческой головы, характерный размер, в какой яйцеобразный шар она превращается, обернутая в полиэтилен, ткань или газету. Мерзлые лица теряют свою выразительность. Черты грубеют и съеживаются. Иногда, развернув, одно не отличишь от другого. У этого были длинные темные волосы и туманный серый мрамор вместо глаз. Нос и левая щека лежали на одной плоскости, видимо, так они застыли на дне холодильника. Рот приоткрыт, между верхними и нижними зубами осталась Щель в дюйм. А внутри – тьма.
Джей достал из кармана ключик, показал мне, а затем кинул в ледяной черный рот. Я едва сдержался от смеха. Так это твоя грандиозная проверка?
Я взялся за покрытые инеем волосы и придвинул голову к себе. Засунув большой и указательный палец в узкое отверстие между зубами, я стал щупать полость в поиске ключа. Ногти царапали шершавую поверхность языка. Будто я водил ими по затхлому брикету мороженого. Что-то липло к пальцам: слюна, кровь, кристаллизованные эпителиальные клетки. Прикосновение зубов к костяшкам вызывает у меня неприятные ощущения. Я общался и с менее свежими останками, но всегда старался избегать подобного хранения. Мне нравится, когда труп остывает и бледнеет при комнатной температуре, а не подвергается шоку глубокого обморожения. Однако в такой момент показывать неприязнь глупо.
Ключ запал к самому основанию языка. Пытаясь достать его, я только загнал его глубоко в горло. Меня начинало раздражать это копание. Я был почти уверен, что смог бы убить Джея даже с прикованной рукой, так зачем мне что-то доказывать? Однако я не хотел убивать Джея.
Я поднял голову за волосы и сильно встряхнул. Потом слегка ударил обрубком шеи о стол. Оторванная от туловища голова тяжелее, чем можно подумать, но если волос достаточно, ее можно запросто поднять одной рукой. Ключ выпал из разодранного пищевода, Я плюхнул голову обратно, двумя пальцами подцепил ключ (теми же, которые засовывал в мерзлый рот) и открыл чертовы наручники.
Потом встал и повернулся к нему лицом. Джей был удивлен.
– Кто ты? – спросил он.
Я коснулся алой бусины на его горле, поднес ее ко рту и первый раз за долгое время попробовал кровь.
– Я твой ночной кошмар. Ты думал, с ночными кошмарами покончено?
Он молча покачал головой.
– Никогда не забывай о своих страхах, – сказал я ему. – Они дадут о себе знать, когда тебя поймают. Чего ты боишься больше всего, Джей?
– Одиночества, – без колебаний ответил он безжизненным голосом.
– Ты сейчас одинок? Кивок.
– Представь себе камеру с четырьмя стенами. На потолке карта вымышленной страны, которую ты знаешь наизусть. Если долго пялиться на стены, они могут приближаться и отдаляться от тебя. Нет крови, не с кем поговорить, нет ничего, кроме хрипа твоего дыхания и вони от горшка с твоей мочой. – Мой голос начинал дрожать. – Никто не заходит, и ты не выходишь, тебе не на что смотреть, но любой может наблюдать за тобой. Страшно?