Изысканный труп - Страница 41

Эта река совсем не похожа на Темзу – холодную серую вену, что вьется через холодный серый город, – на берегах которой я провел большую часть жизни, в которую я слил через канализацию немало прочно завязанных, слегка испачканных пакетов. По сравнению со здешним мутным, пенистым потоком Темза просто стерильна.

Интересно, что происходит с трупом в Миссисипи. Скорей всего, если к нему привязать пустую пластиковую бутылку, он останется на плаву, а через пару недель его можно будет выловить на том же месте. Судя по количеству проплывавших мимо бутылок, разноцветных неудобоваримых отбросов, не один я такой любопытный.

Как только я зашел на борт самолета в Лондоне и почувствовал себя в безопасности, поднявшись в воздух, тотчас бросился просматривать газеты, которые купил в неожиданном приступе голода к новостям, происходящем в мире, куда я возвратился. Если не считать меня, то в нем все столь же скучно и монотонно, как и раньше: скандалы в королевской семье, личная жизнь политиков – злобные выдумки нахально-невежественных журналистов, преподнесенные как неоспоримые факты и проглоченные праздным читателем. Одна из статей на первой странице была о похищении моего тела, сбоку надпись: БИЧ ГОМОСЕКСУАЛИЗМА В – БЕЗОПАСНОСТИ ЛИ ВАШИ ДЕТИ?

Я внимательно прочел эту безвкусную писанину и в отчаянии переметнулся на журналы, предоставляемые авиакомпанией. Рекламы, рассчитанные на корпоративных тунеядцев, призывали меня сделать монограмму на портфель, усовершенствовать пауэрбук, выгравировать на часах инициалы. Среди этих несносных предложений я наконец откопал статью по туризму. Она расхваливала жаркие пороки Нового Орлеана, джаз, яства и иные прелести. Мое внимание привлекла надпись под картинкой с кроваво-красным напитком в бокале на длинной ножке, который был украшен вишенкой, долькой апельсина и ярко-зеленой гофрированной гармошкой из бумаги. В Новом Орлеане больше четырех тысяч баров и ночных клубов...

В Лондоне в два раза меньше. Но, конечно же, американский город несравним по размерам с нашей столицей...

Я пробежал глазами всю статью. Население Нового Орлеана едва превышает семьсот тысяч. Лондон приютил семь миллионов озябших душ. Совершив нетрудный расчет, я озарился недоверчивой улыбкой. На каждую тысячу лондонцев приходится по пабу. Эта цифра меня всегда радовала. Но в Новом Орлеане заведение имеется на сто семьдесят пять человек.

Когда колеса самолета коснулись земли Атланты, я твердо знал, куда держать путь. Проходя таможню по американскому паспорту, я волновался за свой акцент, но напрасно: там даже не требовалось смотреть персоналу в глаза, не то что говорить с ним. Получив нужную печать в паспорте, я сразу же зашел в будку обменника и перевел все Сэмовы фунты стерлингов обратно в доллары США. Судя по всему, фунт – сильная валюта, потому что я получил толстую пачку шершавых зеленых банкнот.

Подземный поезд довез меня от аэропорта до автобусной остановки, где я обнаружил, что моих денег хватило бы не на один билет до Нового Орлеана. Я покинул Атланту на рассвете и следующие пятнадцать часов провел, дремля и время от времени просыпаясь, чтобы взглянуть на зеленую сельскую местность, на болота вдали, на длинный ряд зловонных фабрик и нефтеочистительных заводов, которым не было конца, на кошмар почерневших дымовых труб с рыжим пламенем на фоне жуткого багрового неба.

Наконец автобус прибыл в Новый Орлеан, я взял такси и попросил водителя отвезти меня в самый дешевый клоповник поблизости, коим оказался отель с баром-рестораном "Хаммингберд" на авеню Сент-Чарльз. Я проглотил чизбургер и две порции американского райски ледяного пива (сравним ли озноб самой смерти с дрожью от поистине холодного пива?), затем поднялся по узкой лестнице в квадратную комнатушку и проспал целые сутки.

Ранним вечером я рассчитался с отелем и смело шагнул во Французский квартал, подобно миллиону экономных туристов. ("Сент-Чарльз у канала переходит в Ройял", – сказала мне регистратор отеля, и ее слова показались экзотическим заклинанием, полным тайн и обещаний.)

Я в сердце покорил Миссисипи, стоя на пирсе. Я не испытывал страха ни перед ней, ни перед городом, через который она проносится. Я и раньше видел кишки и сфинктеры, я знаю, как с ними обращаться. Затем я пошел выпить.

* * *

Джей сидел в гостиной, трясясь, как паук на паутине при сильном ветре. Приближался вечер, Тран ушел час назад. Когда они проснулись, им было нечего сказать друг другу: оба были смущены и страдали от приема различных наркотиков. В таком состоянии не до физического контакта.

Однако, едва проводив Трана через двор и заперев за ним ворота, Джей подвергся натиску желаний и страстей пережитых суток. Одурманенный, он вернулся в дом, взял с полки книгу по медицине и пролистал ее, затем отложил обратно. Несколько минут он просто сидел, ощущая, как дрожит собственный скелет, пульсируют белки глаз и колотится сердце. Ему нужен был еще один юноша, и немедленно. Тяга к убийству никогда не возвращалась так скоро. Встреча с Траном выбила Джея из колеи, возвратила коротким замыканием в ту же петлю.

Он поднялся, пошел в спальню, выдвинул верхний ящик комода. Там хранились изображения всех его мальчиков, коллекция полароидных снимков. Хорошие кадры: у Джея есть чувство композиции, глаз наметан на правильный выбор позы и угла зрения. Вот юноша с едва вскрытой грудью и животом, через поверхностный порез в форме игрека проступает бледный слой жира, но органов не видно. Вот крупный план лица того же мальчика, божественно безмятежного. А вот двое в ванне, друг на друге, словно во взаимных объятиях; контраст черной и белой кожи, сводимой начтет только в области окровавленных голов. Но этого недостаточно. Фотографии не в силах ему помочь.